Он стоял за веру: праведная жизнь и мученическая кончина В.Е. Залесского (1881 -1922 гг.)

 

ОН СТОЯЛ ЗА ВЕРУ: ПРАВЕДНАЯ ЖИЗНЬ И МУЧЕНИЧЕСКАЯ КОНЧИНА В.Е. ЗАЛЕССКОГО (1881 -1922 Г.Г.).

 

 

Сегодня ни для кого не секрет, что после октябрьского переворота 1917 года Советская власть заняла по отношению к церкви суровую воинственно-атеистическую позицию.

 

В феврале 1922 года, ВЦИК издал декрет об изъятии церковных ценностей в помощь голодающим. В строго секретном письме В. М. Молотову для членов Политбюро ЦК РКП (б) от 19 марта 1922 года В. И. Ленин писал: «изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть проведено с беспощадной решительностью, безусловно, ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет они ни о каком сопротивлении не смели и думать» [4].

 

Началась повсеместная реализация указаний вождя по ограблению церквей и устранению идеологических конкурентов — духовенства. По Советской России прокатилась мощная волна выступлений верующих против этого декрета и «перегибов» в его реализации. После их подавления была устроена кампания образцово-показательных судов.

 

Смоленск в этом отношении не был исключением. Здесь весной-летом 1922 года, произошли события, получившие впоследствии название «Процесс смоленских церковников».

 

Началось все 12 марта, когда при Смоленском Успенском соборе — главном храме города, состоялось общее собрание верующих соборного братства. Обсуждали декрет ВЦИК. Инженер Залесский (тов. председателя Совета соборного братства) предложил резолюцию, которая были принята собранием. В ней говорилось, что «использование на помощь голодающим священных сосудов, риз с икон и т.д. противно законам церкви и оскорбительно для совести верующих. На помощь голодающим могут быть употреблены только предметы, не имеющие религиозного значения, но эти предметы могут быть заменены соответствующим денежным или продуктовым эквивалентом» [4].

 

Кроме того, в резолюции отмечалось, что необходимо ходатайствовать перед ВЦИК об отмене его постановления, а также, что «организацию помощи голодающим должны взять на себя сами верующие (устройство столовых, питательных пунктов и т.д.)». Под резолюцией было собрано 5 тысяч подписей.

 

На следующий день верующие не впустили в собор подкомиссию губисполкома, которая пришла проверять «наличие ценностей». В соборе было установлено ночное дежурство и охрана по 5 человек от двух церквей города.

 

Через несколько дней прошло совещание губисполкома вместе с представителями церковных братств. Стороны остались каждая при своем мнении. Тогда губернская комиссия, согласно директивам центра, прекратила всякие переговоры с верующими и приступила к изъятию ценностей.

 

На рассвете 26 марта у собора и двух монастырей был выставлен вооруженный караул из курсантов-красноармейцев. А 28 марта, около 10 часов утра, у собора стала собираться толпа. В разных местах Смоленска в церквях раздался набат. Толпа увеличилась до 4-х тысяч человек. В адрес курсантов раздались ругань и угрозы, полетели комья снега, камни, плевки в лицо. У некоторых из них было отнято оружие.

 

Командир полка особого назначения дал распоряжение стрелять вверх из винтовок, но это не подействовало. Тогда стали стрелять вверх из пулемета. После этого толпа быстро рассеялась. Несколько человек было ранено.

 

Комиссия по изъятию ценностей подошла к собору, но он был заперт и забаррикадирован изнутри. Двери взломали — внутри оказались верующие мужчины, женщины и дети — всего 21 человек.

 

Тем временем в городе начался еврейский погром, который быстро ликвидировали армейские части. Задержали четверых погромщиков и одного красноармейца-подстрекателя. Однако в организации погрома обвинили верующих.

 

В ночь на 29 марта начались аресты церковников. Настоятель кафедрального собора протоиерей Ширяев был арестован только за то, что не пустил представителей губисполкома в собор, т.к. у него не было ключей.

 

Срочно была создана комиссия, в которую вошел М.Н. Тухачевский. Комиссия, ознакомившись с делом, предложила передать его в Ревтрибунал Запфронта.

 

Предварительное следствие длилось четыре месяца. В результате «судебный» процесс над смоленскими «церковниками» начался только 1 августа и продолжался почти целый месяц, до 24 числа.

 

Перед выездной сессией Верховного Трибунала ВЦИК предстало 47 обвиняемых, большинство из которых церковниками не было. Очерки «из зала суда» публиковала местная газета “Рабочий путь”.

 

Начался процесс «с выявления классового происхождения». Как замечает газета: «Говоря о своем социальном положении и профессии, подсудимые старательно перекрашиваются в пролетарские тона».

 

Почти половину обвиняемых составляла группа запершихся в соборе. Эта группа, пострадала меньше всех: многие из них имели хорошие пролетарские корни. В этом спектакле им надлежало играть роль обманутых, темных и забитых “овечек”, которых вели в пропасть злые, хорошо образованные “пастухи” — организаторы контрреволюционного мятежа по свержению Советской власти.

 

В числе задержанных «преступников», врагов Советской власти был В.Е. Залесский, который обвинялся в том, что «составил и провел на собрании верующих резолюцию, открыто призывающую не исполнять законное требование власти».

 

Владимир Евгеньевич Залесский родился 30 июля 1881 года в городе Смоленске в семье потомственных дворян. О детских годах В.Е. Залесского известно не много. В основном мы узнаем о них из воспоминаний его родной сестры Марии Евгеньевны Мирчинк (в девичестве Залесской). Она пишет, что в детстве они с братом «росли в небольшом имении Смоленской губернии. Эта область имеет много особенностей. Та ее часть, где мы жили, населена преимущественно белорусами. В период возникновения Руси она лежала на древнем пути «из варяг — в греки». Впоследствии, находясь между Россией, Литвой и Польшей, она постоянно была ареной войн между этими государствами и часто переходила из рук в руки, это все наложило на нее своеобразный отпечаток. Белорусы вообще выделяются своей мечтательностью, поэтичностью, и у них, вместе с их грустными красивыми песнями, сохраняются многие легенды, поверия; наряду с этнографическими памятниками сохраняются и многие исторические древние городища, следы укреплений, следы водных путей, где происходила перегрузка судов или где суда двигались «волоком». Всем этим с детства живо интересовался мой брат: он не только пользовался всеми печатными материалами, правду сказать, довольно скудными, но старался непосредственно, из уст самого народа услышать все, относящееся к истории нашего края. Юношей он жадно отыскивал стариков и старух, которые могли бы ему что-либо полезное сообщить» [2].

 

В последствии, живой, врожденный интерес к окружающему и острый ум позволили Залесскому стать первоклассным специалистом и на профессиональном поприще. Владимир Евгеньевич Залесский, был инженером, окончившим в 1913 году Московское техническое училище (ныне Технический университет им. Баумана) — по специальности «мосты». В 1915 году он был мобилизован и всю войну провел на передовых позициях. Так как в полосе его ведения шли непрерывные бои, а местность на большей своей площади состояла из болот, часто непроходимых, то вопрос дорог и мостов был особенно ответственным и требовал исключительно напряженной постоянной работы.

 

Октябрьская революция застала его на передовых позициях. На собрании своего отряда после Октября он говорил, что теперь, когда власть отдана народу, надо все силы приложить для того, чтобы создать сильное и культурное государство; надо работать самоотверженно, потому что сейчас мы должны работать для всего народа.

 

В 1920 году вспыхивает война с Польшей. Учреждается Западный фронтстрой, в котором Залесского назначают заместителем начальника. Западный фронтстрой занимался ремонтом и строительством мостов, дорог и зданий в прифронтовой полосе. По окончании войны 1920 года Западный фронтстрой был реорганизован в Комитет государственных сооружений Западной области, где Залесский остается заместителем председателя по технической части.

 

В Смоленске в 1920 году, по инициативе Тухачевского, организуется Смоленский милитаризованный политехнический институт, предназначенный для подготовки инженеров, как для военного ведомства, так и для народного хозяйства. Владимир Евгеньевич привлекается к организации и чтению в нем лекций. Будучи патриотом своего города, своей области, своей родины, горячим поборником расширения технического образования, он с большим увлечением отдает этому делу свои силы и является одним из главных создателей инженерно-строительного факультета. Высокий уровень профессионализма, авторитет среди коллег приводят к тому, что в 1921 году Залесский был выдвинут и единогласно выбран депутатом Смоленского областного совета. А с 1921г. до ареста был заведующим отделом промышленности Совнархоза Западной области.

 

Однако высокие посты и ответственные должности не помешали Владимиру Евгеньевичу сохранить высокую внутреннюю мораль и нравственный стержень. Залесский был глубоко патриотичный человек. Понимая трудное положение, в котором очутилось государство в такое переходное время, он всеми своими силами стремился служить своей стране, своему народу. Человек принципиальный, нравственный, в высшем смысле этого слова, он был вследствие этого всегда искренним. Он был убежден, что новый строй, который провозглашает принципы демократии, свободы и равенства, действительно искренне к этому стремится, стремится это все лучшее осуществить. Он думал, что если в реальной действительности происходят грубые нарушения этих великих принципов, то это есть лишь проявление зла отдельных лиц, извращения, но отнюдь не программа, строго обдуманная и последовательно проводимая сверху.

 

Вместе с тем светская интеллигентность гармонично сочеталась в его личности с высоким уровнем религиозности. Залесский был человеком глубоко верующим.

 

М. Е. Мирчинк в своих воспоминаниях пишет, что «…Религиозная община, которая возникла совершенно законно после отделения церкви от государства и взяла на себя обязательства сохранения церкви, зная брата как хорошего инженера и религиозного человека, поручила ему исправить центральное отопление в Успенском кафедральном Соборе, что, конечно, он и сделал безвозмездно» [2].

 

С этого момента и до 1922 года Залесский занимает должность члена комиссии соборного приходского Братства.

 

И именно Владимир Евгеньевич был выдвинут в качестве главного представителя от соборного братства на переговорах властей с членами религиозных общин по поводу изъятия церковных ценностей, которое состоялось 12 марта 1922 года при Смоленском Успенском соборе.

 

На этом заседании В.Е. Залесский, как образованный, глубоко верующий человек, был уполномочен защищать интересы церкви, как член комиссии соборного приходского Братства, предложил резолюцию, в которой говорилось: «использование на помощь голодающим священных сосудов, риз с икон и т.д. противно законам церкви и оскорбительно для совести верующих. На помощь голодающим могут быть употреблены только предметы, не имеющие религиозного значения, но эти предметы могут быть заменены соответствующим денежным или продуктовым эквивалентом» [3].

 

Именно после этого заседания 20 марта 1922 года Залесский был арестован и помещен в большую Заднепровскую тюрьму. Но уже 1 июня 1922 года В.Е. Залесский был выпущен на свободу до 1 августа, т.е. до суда, и вернулся на свое рабочее место — зав. отделом промышленности Совнархоза Западной обл.

 

Вспоминая это событие, Мирчинк пишет: «Брат мой знал, что ему угрожает большая опасность, но совершенно не понимал за что. Он был религиозен. На собрании религиозных людей, совместно с председателем губисполкома, на вопрос, хочет ли религиозная община отдать церковное имущество, он совершенно искренне ответил, что среди этого имущества есть предметы, которые для христианина священны — чаша и крест и что отдать их тяжело. Он, конечно, ни в каких организациях, враждебных правительству, не участвовал, в жизни своей он был до предела честен, скромен и демократичен. Все свои силы, все свои знания он вкладывал в работу, желая этим способствовать восстановлению порядка и благосостояния своей родины» [2].

 

По отзывам того времени, следствие в Смоленске велось довольно беспристрастно, что, конечно, не удовлетворяло Москву. Весь следственный материал был отправлен в Москву и там подвергся соответствующей обработке. Насколько это дело было подтасовано, показывает следующий факт.

 

Мария Евгеньевна в своих воспоминаниях пишет об этих событиях следующее: «Я обратилась с просьбой к одному доброму человеку, близко знавшему Менжинского (Менжинский состоял одним из руководителей Чека). Он хлопотал в Москве и сказал Менжинскому, что мой брат его близкий друг, на что Менжинский сказал: «Где ты был раньше? Теперь мы сделали из него главную фигуру процесса. Мы от него отказаться не можем» [2].

 

Когда же дело снова вернулось из Москвы в Смоленск, 80 документов из него были изъяты и защите было запрещено на них ссылаться.

 

В ожидании суда, все два месяца Владимир Евгеньевич, по воспоминаиням близких очень много работал и молился по ночам, желая как можно лучше обеспечить свою семью на время его заключения. Супруга Залесского (Вера Ивановна Залесская) на том момент ждала их третьего ребенка, который родился 22 июля, за неделю до судебного заседания. Еще у Владимира Евгеньевича и Веры Ивановны были сын Федя 11-ти лет и дочка Таня 5-ти лет.

 

1 августа утром В.Е. Залесского снова взяли под стражу и доставили на судебное заседание.

 

Суд был гласным, показательным. На суд билеты были розданы преимущественно рабочим. Процесс был ярко инсценирован. Инсценировка этого процесса состояла главным образом в том, чтобы показать народу, кто является его врагами, по вине кого происходят те бедствия и лишения, которые он терпит.

 

Главной фигурой процесса сделали В.Е. Залесского. Председателем на суде был В.В. Сорокин, общественным обвинителем — Красиков. Главное обвинение в адрес Залесского – «связь с заграницей и организация мятежа в Смоленском соборе». Процесс был очень громким, хорошо и широко освещавшимся прессой.

 

В газетных очерках того времени о процессе писали следующее:

 

«Залесский — инженер-путеец. Хорошие манеры и костюм. Из-под усов блистают золоченые зубы. На вопрос о партийной принадлежности заявил, что он прогрессист. “Партии прогрессистов?” — спросил председатель. “Нет, это я в смысле общего направления, а не в смысле политической группировки…”. Дворянин, помещик…”. Из обвинения: «Признается виновным в том, что с заранее обдуманным намерением использовать религиозные предрассудки масс, он на собрании верующих 12 марта 1922г. предложил собравшимся открыто призывающую не исполнять законные требования власти резолюцию, в которой, ссылаясь на законы Церкви, говорил о невозможности изъятия предметов религиозного культа, каковая резолюция в несколько дополненном виде была впоследствии широко распространена среди верующих города Смоленска и послужила основной причиной в происшедших позже событиях, причем, будучи освобожден во время следствия под расписку, Залесский с целью сокрытия содеянного вычеркнул из резолюции несколько наиболее существенных слов» [3].

 

Своим поведением на суде В.Е.Залесский возмущал судей. — «Ему грозит смертная казнь, а он не раскаивается и отвечает — «Да, верую» и делает крестное знамение»[3].

На показательном суде, к которому было привлечено 47 человек, кроме В.Е. Залесского, приговор высшая мера наказания — расстрел вынесли еще троим участникам процесса, не имевшим никакого отношения к изъятию ценностей в Смоленском соборе: студенту политехникума Вадиму Пивоварову, 22 лет, офицеру Сергею Мясоедову, 34 лет, служащему из г.Рославля Вячеславу Демидову, 23 лет. Остальные подсудимые — проф. Успенский, епископ Филипп, несколько духовных лиц и членов церковного совета — все были полностью оправданы.

 

М.Е. Мирчинк вспоминает: «Когда произнесли брату приговор, он быстро провел рукой по лицу и голове» [2].

 

Приговоренных к смертной казни перевели в тюрьму, так называемую «Американку», которая находилась в южной части Смоленска, за костелом, между Рославльской и старой Киевской дорогой. Как рассказывали те заключенные «Американки», которым удалось спастись, смертники на стене камеры нарисовали большое распятие.

 

Целый ряд учреждений послали в Москву просьбу о помиловании, в том числе студенты Политехникума, рабочие подведомственных В.Е. Залесскому предприятий. Администрация ставила на телеграммах визу: «Помещик, дворянин». Это и была его единственная смертная вина. И все-таки усилиями родных и соратников казнь удалось отложить на 7 недель. По воспоминаниям сестры Владимира Залесского , они прошли в непрерывной смене отчаяния и надежды. Она писала: «Пожалуй, нас все-таки как-то усыпил этот срок. Казалось, что раз казнь отложена на такой большой срок, то она и не будет исполнена. Мы успокоились и перестали хлопотать. Как мы горько ошиблись. В течение шести недель к моему брату ходили на свидание жена и дети. В то время у моего брата кроме Сашеньки, который родился за десять дней до суда, было двое: Комендант тюрьмы был человечен. Дети с утра прибегали к тюрьме, часами лежали на земле и смотрели в подворотню: они смотрели, ходил ли комендант по двору и куда идут его ноги. Если комендант шел к воротам, то дети надеялись упросить его, и он пускал их на свидание с отцом. Володю как инженера использовали и в тюрьме на разных работах, так, даже в день смерти он чинил паровой котел» [2].

 

Окончательный приговор В.Е. Залесскому был подписан в Москве. Подписали его Енукидзе, Милютин и Калинин. Калинин, подписывая, сказал: «Красин хлопочет за него как за выдающегося инженера, но он нам вреден как человек» [2]. Этот окончательный приговор был получен в Смоленске вечером в воскресенье, 1 октября.

 

А уже 2 октября в 3 часа дня во двор тюрьмы подъехал «черный ворон» и вышла стража. Залесского и еще троих смертников, вызвали и начали им читать приговор. Потом, как полагалось, список их личных вещей, одежды, которые будут возвращены родственникам после их смерти. В конце этого списка они должны были расписаться. Как говорили очевидцы, во время этой процедуры Владимир Залесский был совершенно спокоен и безучастен. Он обратил свои глаза к небу. Их посадили в «черный ворон» и повезли по старой Киевской дороге.

 

Со слов коменданта трибунала, присутствовавшего при казни, и мальчиков, пасших коз, которые наблюдали за всем, спрятавшись в кустах, через некоторое время «черный ворон» сломался, и они продолжили путь пешком. Место казни было в овраге, поросшем по склонам ореховыми кустами. Приведя на место казни, их заставили, как обычно, копать себе могилы. Когда могилы были готовы, В.Е. Залесский попросил разрешения молиться. Он стал на колени и так углубился в молитву, что его товарищи-смертники стали его торопить. Тогда он поцеловал землю и, обращаясь к своим убийцам, сказал: «И вашей советской власти я не хотел никакого зла, но если я сделал зло, пусть простят меня». И после этого он сказал: «Я готов» [3].

 

По сведениям, вероятно, приговор приведен в исполнение под Смоленском в Катынском лесу около д. Катынь. Он упал сразу.

 

И пусть советская власть могла физически уничтожать лучших представителей человечества, до последней минуты жизни мужественно отстаивавших православную веру. Ни жестокими пытками, ни реками безвинной крови не смогла она сломить в душах и сердцах истинно верующих их главное богатство — любовь и упование на Господа.

 

Нет больше той власти и того государства, а Церковь есть и она будет стоять всегда, милостью Божьей, вспоминая мученический подвиг своих верных сыновей и дочерей.

 

Литературные источники :

1. Залесский Владимир Евгеньевич http://www.pstbi.ccas.ru

2. “Но на пути их стала вера…”: (Из записок М.Е.Мирчинк). Приложение к воспоминаниям М.Е. Мирчинк // Философско-литературные штудии. Вып. 2. Минск, 1992. С.280–327.

3. Валуев Д. Смоленская Голгофа // Смоленские епархиальные ведомости. 2000. Январь-март. N 1(26). С.43.

4. Тихонов Д. Процесс смоленских церковников. Русское поле. http://suzhdenia.ruspole.info/node/3793