Православная точка зрения на проект Михаила Прохорова “Религия и политика: кодекс примирения”
В начале апреля 2013 года Михаил Прохоров представил свое видение государственно-конфессиональных отношений в статье “Религия и политика: Кодекс примирения” (Ведомости от 02.04.2013, №56 (3318)).
Инокиня Ксения (Чернега), руководитель Юридической службы Московской Патриархии. “Кодекс Примирения”: комментарий юриста
Автор статьи пишет о том, что государство “не замечает” конфессии, а конфессии “не замечают” государство.
Однако, похоже, сам М. Прохоров “не замечает” ни государства, ни конфессий, поскольку игнорирует в своей статье положения государственных законов, а к конфессиям относит Фонд Храма Христа Спасителя, который статусом религиозной организации не обладает и, соответственно, конфессией не является. Неясно, какое отношение к теме статьи имеет “бурная коммерческая деятельность” упомянутого Фонда и придуманное М. Прохоровым для развлечения неискушенного читателя применение Фондом вместо ценников “размера рекомендуемых пожертвований”.
Автор ратует за заполнение имеющегося, по его мнению, правового вакуума в сфере государственно-конфессиональных отношений на основе принципа равенства конфессий перед законом, исключающего “даже постановку вопроса о привилегированном положении одной из них”.
Между тем, правовой вакуум в этой сфере давно уже был заполнен Конституционным судом РФ, который в своем постановлении от 23.11.1999 № 16-П отметил, что равенство религиозных организаций перед законом вовсе не означает их равноправия. Неслучайно в преамбуле Федерального закона о свободе совести признается особая роль православия в истории России, в становлении ее духовности и культуры, декларируется уважение к христианству, исламу, буддизму, иудаизму и другим религиям, составляющим неотъемлемую часть исторического наследия России.
По существу, М. Прохоров, вопреки имеющимся нормам, пытается навязать России американскую модель государственно-конфессиональных взаимоотношений, основанную на равноправии всех конфессий. Европейский опыт наделения отдельных конфессий статусом “традиционных” или “официальных” ему очевидно претит.
В разделе “Семейное право” М. Прохоров драматизирует тему религиозного воспитания детей в семье. “Если один родитель требует от ребенка соблюдения религиозных правил и ритуалов, а другой выступает резко против, то ни одна инстанция не сможет разрешить этот спор на основании закона. Конечно, до позиции ребенка в этом вопросе вообще никому нет дела”.
Так ли это в действительности? Согласно п. 2 ст. 65 Семейного кодекса РФ “все вопросы, касающиеся воспитания и образования детей, решаются родителями по их взаимному согласию, исходя из интересов детей и с учетом мнения детей”. А в силу ст. 57 кодекса “ребенок вправе выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы, а также быть заслушанным в ходе любого судебного или административного разбирательства. Учет мнения ребенка, достигшего возраста десяти лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам”. Таким образом, родители (опекуны и попечители), суды и органы опеки обязаны выслушать и учесть мнение ребенка. Ну, а по мнению М. Прохорова, не утруждающего себя погружением в “тонкости” семейного права, “до позиции ребенка вообще никому нет дела”.
Еще большее недоумение вызывает риторический вопрос о том, “как примирить” с законом “работу” несовершеннолетних в религиозной общине в качестве алтарников или пономарей. На самом деле, закон давно уже “в мире” с подобными ситуациями, не рассматривая, кстати, несовершеннолетних алтарников и пономарей в качестве “работников”. В силу ст. 4 Закона о свободе совести малолетний ребенок, с согласия родителей, может участвовать в богослужении, в том числе в качестве алтарника или пономаря. Ну а ребенок, достигший 14-летнего возраста, вправе самостоятельно решать вопрос о том, помогать ему батюшке в алтаре или просто помолиться.
“Нахождение детей в монастырях, – пишет М. Прохоров, – находится в прямом противоречии с законом”. Хотелось бы понять, на какой норме закона автор основывает свое утверждение? Если следовать логике Прохорова, детские дома и приюты при монастырях находятся “вне закона”. Однако, на сегодняшний день ни один российский закон не устанавливает запрет на проживание детей в монастырях. Очевидно, М. Прохоров горит желанием такой запрет установить, для чего и разрабатывает проект “религиозного кодекса”.
“Религиозные организации, взявшие на себя опеку над сиротами, не приобретают прав родителей, – утверждает автор статьи, – следовательно, религиозные организации не могут до наступления совершеннолетия вовлекать своих воспитанников в религиозную деятельность”.
В качестве комментария приведем положение п. 5 ст. 3 Закона о свободе совести, согласно которому “запрещается вовлечение малолетних в религиозные объединения, а также обучение малолетних религии вопреки их воле без согласия их родителей или лиц, их заменяющих”. Под “лицами, заменяющими родителей”, закон понимает опекунов малолетних детей и организации, которые, в силу ст. 155.2 СК, выполняют обязанности опекунов. К числу таких организаций, согласно той же статье, могут относиться любые некоммерческие, в том числе религиозные, организации, в которые помещены дети-сироты. Таким образом, организации, выполняющие функции опекунов, могут, с согласия ребенка, осуществлять его религиозное образование и воспитание.
В разделе “Сфера образования” г-н Прохоров заявляет, что государственное финансирование образовательных учреждений, созданных религиозными организациями, и имеющих государственную аккредитацию, противоречит Конституции РФ. Однако, чем же отличаются дети, обучающиеся в “религиозных школах”, от прочих детей? Каждый, согласно Конституции, имеет право на получение бесплатного общего образования. Применение этого положения Конституции не зависит от того, в какой школе обучается ребенок. Г-н Прохоров забыл, что дискриминация граждан, в том числе детей, по признаку отношения к религии запрещена, кстати, не только Конституцией России, но и международными актами.
В разделе “Вопросы собственности” г-н Прохоров утверждает, что “сегодня по новому законодательству административные здания, служебные и технические помещения, а также оборонительные строения монастырей не передаются Церкви”.
Действительно, закон ничего не говорит об “оборонительных строениях монастырей”. Однако, в нем к имуществу, подлежащему передаче в собственность либо пользование религиозных организаций, отнесены здания, построенные для обеспечения монашеской жизнедеятельности (ст. 2 Закона о передаче религиозным организациям имущества, находящегося в государственной или муниципальной собственности), а также здания, связанные с имуществом религиозного назначения, образующие с ним единый культовый комплекс (ст. 5 закона).
Видимо, плохо г-н Прохоров знает “новое законодательство” …
Оспаривая право религиозной организации выбрать вид права на государственное имущество – в пользование либо в собственность получать объект – Прохоров забывает о том, что такое право предоставлено всем гражданам и организациям в России. При этом в ряде случаев (например, в отношении объектов ЮНЕСКО, музейных ценностей и другого государственного имущества, ограниченного в обороте) выбор ограничен: такое имущество может передаваться только в пользование.
Характеризуя экономические взаимоотношения государства и конфессий, Прохоров обвиняет Бюджетный кодекс в том, что он “не делает различий между общественными и религиозными организациями”. Действительно, Бюджетный кодекс предусматривает предоставление субсидий за счет средств государственных и местных бюджетов любой НКО независимо от ее организационно-правовой формы (религиозной или общественной организации, фонду и т.д.).
Но, по мнению Прохорова, финансирование конфессий из бюджета противоречит Конституции и нескольким федеральным законам.
О каких законах идет речь, не вполне ясно. Нам известно два закона, которые прямо предусматривают такое финансирование. Во-первых, Закон о свободе совести, согласно которому “государство оказывает финансовую, материальную и иную помощь религиозным организациям в реставрации, содержании и охране зданий и объектов, являющихся памятниками истории и культуры, а также в обеспечении преподавания общеобразовательных дисциплин в образовательных учреждениях, созданных религиозными организациями в соответствии с законодательством Российской Федерации об образовании” (ст. 4 закона). Во-вторых, Закон о НКО, в силу которого религиозные организации отнесены к числу социально ориентированных НКО, имеющих право на государственное финансирование и поддержку (ст. 2 закона о НКО).
Особого внимания заслуживает инициатива Прохорова распространить на религиозные организации нормы ГК о банкротстве, о порядке образования и компетенции органов управления религиозной организации.
Согласно Декларации о ликвидации всех форм нетерпимости и дискриминации на основе религии и убеждений (провозглашена резолюцией 36/55 Генеральной Ассамблеи ООН от 25.11.81), согласно которой религиозные организации имеют право “избирать соответствующих руководителей согласно нормам той или иной религии”.
В этой связи в п. 5 ст. 4 Федерального закона “О свободе совести и о религиозных объединениях” содержится следующая норма: “в соответствии с конституционным принципом отделения религиозных объединений от государства, религиозное объединение создается и осуществляет свою деятельность в соответствии со своей собственной иерархической и институционной структурой, выбирает, назначает и заменяет свой персонал согласно своим собственным установлениям”. Именно поэтому на религиозные организации не распространяются и не должны распространяться нормы государственных законов, определяющие особенности управления юридическим лицом, в том числе и нормы о банкротстве, предусматривающие назначение для юридического лица-должника арбитражных управляющих.
Александр Щипков. “Религиозный кодекс” Михаила Прохорова: цена вопроса
В апреле 2013 года в газете “Ведомости” вышел материал Михаила Прохорова “Религия и политика: Кодекс примирения” (02.04.2013, № 56).
Название статьи вряд ли может ввести в заблуждение. О нарушении прав верующих в России говорят уже два года. На этом фоне странно выглядят настойчивые предложения М. Прохорова разработать для людей верующих особый “религиозный кодекс”, он же кодекс церквей и религий Российской Федерации.
Напомним: церкви являются в России общественными организациями. Они строят отношения с государством на общих основаниях с аналогичными светскими организациями. Именно поэтому инициатива лидера “Гражданской платформы” вызвала у российских верующих крайнюю озабоченность.
В последние месяцы М. Прохоров активен в области политических и гражданских инициатив. Он молод, полон сил, и не исключено, что он вырастет если не до президента РФ, то до мэра столицы. Тем более мы хотели бы видеть от него максимум ответственности в такой деликатной сфере, как религия. Мало кто предполагал, что политик федерального уровня способен открыто призвать государство к установлению контроля за религиозной жизнью граждан. Фактически такое предложение разворачивает Россию назад, к временам госатеизма.
Прохоров постоянно говорит о “правовом вакууме”, но не применительно к российскому законодательству вообще, а применительно к Церкви и институту семьи. Очевидно, что имеет место избирательный подход: Прохоров склонен видеть правовой вакуум там, где ему хочется его видеть. Появившийся недавно комментарий руководителя юридической службы Московской патриархии инокини Ксении (Чернеги) дает юридическую оценку предложениям партийного лидера и показывает несостоятельность всех разделов его программы-кодекса.
Но важна, безусловно, и социально-политическая сторона дела, о которой церковная общественность и люди религиозных (не только православных) убеждений сегодня не могут не говорить.
Примечательно и даже симптоматично, что, начиная разговор о статусе конфессий, М. Прохоров сразу же касается темы семьи и родительских прав. В разделе “Семейное право” он ставит под сомнение право родителей давать своим детям религиозное воспитание. Особенно беспокоит политика ситуация, когда родители ребенка принадлежат к разным конфессиям. Другие различия в мировоззрении, которые могут иметь родители – в частности, неверующие, – его не беспокоят, здесь он не готов искать признаки “правового вакуума”. Хотя надо прямо сказать, что единой “нерелигиозной идеологии” в обществе не существует, если только Прохоров по инерции не кивает в сторону советского диамата.
Это с одной стороны. С другой стороны, стоит заглянуть в законодательство. Согласно пункту 2 статьи 65 Семейного кодекса РФ, “все вопросы, касающиеся воспитания и образования детей, решаются родителями по их взаимному согласию, исходя из интересов детей и с учетом мнения детей”. А в силу статьи 57 кодекса “ребенок вправе выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы, а также быть заслушанным в ходе любого судебного или административного разбирательства. Учет мнения ребенка, достигшего возраста десяти лет, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит его интересам” (из комментария руководителя юридической службы Московской патриархии).
Таким образом, религиозные взгляды намеренно и искусственно выводятся Прохоровым из ряда других идеологий и мировоззрений, которые (за исключением экстремистских) обладают в России равным статусом. Но кодекс Прохорова ставит в центр рассмотрения только один вид мировоззрения и одну социальную группу – его носителей. Совершенно очевидно, что здесь имеет место прямое нарушение принципов свободы совести (в частности, положений федерального закона “О свободе совести и религиозных объединениях”).
Как уже было сказано, главным объектом интереса Михаила Прохорова помимо религии оказывается также семья. Как известно, семья – ячейка общества. Именно на этом институте держатся механизмы социальной самоорганизации, без учета семейных ценностей не может быть сформировано гражданское общество, не может быть нормальной демографической политики. Но Михаил Прохоров готов поставить семью, так же как и Церковь, под жесткий и ничем не оправданный контроль государственных и политических структур. Это, безусловно, кардинально расходится с имиджем Прохорова и его сторонников-антиэтатистов, на словах выступающих за ограничение роли государства в общественной жизни.
Похоже, что в вопросе о семье (которая, согласно святоотеческому учению, есть не что иное, как “малая церковь”) М. Прохоров близок к политикам, лоббирующим запуск в России ювенальных технологий и выведение ювенальной проблематики из общей правовой сферы российского законодательства. Об опасности этого пути говорили многие, включая президента В. Путина. Собственно говоря, “религиозный кодекс” Прохорова имеет целью такое же точно выведение религиозной сферы за существующие правовые рамки. Характерно, что ни атеистического, ни какого-либо еще кодекса политик не предлагает.
Общество и государство должны обратить внимание на то, что подобный прецедент уже имел место в российской истории. Это было в 1918 году, когда вышел декрет “Об отделении Церкви от государства”, содержание которого было закреплено и ужесточено постановлением ВЦИК и СНК “О религиозных объединениях” от 08.04.1929.
Вполне очевидно, что ленинский декрет не был адекватен реальной общественной ситуации – хотя бы потому, что Церковь и так была разделена с государством, по крайней мере, по итогам событий февраля 1917 года. Но декрет издавался совсем с иной целью. Мы знаем, какие меры последовали за ним: репрессии по отношению к духовенству и мирянам, к людям православных взглядов, экспроприация церковной собственности (отголоски этого можно проследить у Прохорова в разделе “Вопросы собственности”) и жесткий контроль за всей жизнью “религиозников”. Последствия ленинской политики ощущаются до сих пор, и инициативы М. Прохорова служат тому подтверждением. Вот почему многие (а мы обсуждали проект “религиозного кодекса” и с мусульманами, и с католиками, и с протестантами) усматривают в предложениях лидера “Гражданской платформы” явные признаки ксенофобии и нарушения прав верующих, нарушение принципов свободы совести.
М. Прохоров известен как политик неолиберального направления. К сожалению, неолиберальная политика уже поставила под вопрос существование многих социально полезных институтов в стране – в частности, национальную науку, здравоохранение и пенсионную систему, нормальную методику школьного преподавания и оценки знаний и даже сам принцип всеобщего бесплатного образования (сегодня выделяется “бесплатный минимум”, и дальнейшая тенденция очевидна).
Но следующими жертвами инициатив, нарушающих социальную стабильность, становится Церковь, а также институт семьи и брака. И здесь М. Прохоров проявляет немалую активность. В его антирелигиозной программе много юридически абсурдных положений и откровенного расхождения с реальными фактами, но мы не станем разбирать их все хотя бы потому, что это уже сделано главой юридической службы РПЦ.
Обществу, безусловно, необходимо задуматься о политических последствиях этого документа.
Прохоровский проект “религиозного кодекса” направлен на закрепление статуса религии как неполноценного мировоззрения, а верующих – как неполноправной социальной группы. Это очевидный возврат к советскому закону о религии, согласно которому приходские советы не имели права выражать свою позицию без согласования с органами власти ни по каким вопросам. Не могли публично выражать свои взгляды и молиться нигде, кроме как в стенах храма. Не могли держать в приходской библиотеке никаких изданий, кроме религиозных. Приходами управляли “приходские тройки”.
Во время своего выступления перед членами Архиерейского собора Русской православной церкви в феврале 2013 года президент России Владимир Путин заявил: “Сохраняя безусловно светский характер нашего государства, не допуская огосударствления церковной жизни, мы должны уйти от вульгарного, примитивного понимания светскости”. Действительно, если бы понимание светскости в России соответствовало мировой практике, а не духу ленинского декрета 1918 года, предложения, подобные прохоровским, просто не могли бы появиться.
Например, религиозная поправка к Конституции США говорит о том, что светская и духовная власть не вмешиваются в дела друг друга и что никто не может быть принужден исповедовать какую-либо религию или не исповедовать никакой. При этом государственным деятелям отнюдь не возбраняется говорить от имени религиозных ценностей. Например, политика Дж. Буша была полностью пронизана протестантским религиозным пафосом. Понятие “протестантская этика” разделяется светским населением стран Европы, как и “католическая мораль” в ряде стран. Сохранившееся до настоящего времени превратное понимание светскости в России явно противоречит принципам свободы совести. Ведь согласно этим принципам “отделены” от государства должны быть не только Церковь и религия, но все идеологии в равной мере, независимо от их происхождения и содержания, – поскольку государственной идеологии в стране не существует. Светскость – не антирелигиозность, а идеологическая равноудаленность. Поэтому введение специальных “кодексов” для верующих недопустимо.
В связи с этим и во избежание дальнейших недоразумений Совет по взаимодействию с религиозными объединениями при президенте Российской Федерации должен незамедлительно создать комиссию, которая в ускоренном порядке зафиксировала бы содержание понятия “светскость” в России на уровне международных норм.
В высшей политической лиге принято осторожно и ответственно подходить к своим заявлениям, не раскалывать общественный консенсус. А открыто демонстрировать ксенофобские взгляды, наоборот, не принято. Предложение ограничить права верующих через 20 лет после отмены доктрины госатеизма звучит странно.
По существу это попытка объявить “чрезвычайное положение” для части страны. Большевизм – вот то определение, которое дают сегодня независимые политологи и критически мыслящие люди попыткам М. Прохорова и его единомышленников контролировать семью и Церковь в стране. И дело не только в политических симпатиях автора, чьи предложения пронизаны духом уже упомянутого ленинского декрета, но и в восприятии обществом подобных событий.
Предложения М. Прохорова носят глобальный характер и не могут быть просто проигнорированы. Цена вопроса слишком высока. Верующие граждане России ждут реакции государственных органов. Они имеют право знать, какова сегодня позиция власти. Они хотят понять, что их ожидает в ближайшем будущем в собственной стране.
