Обновления

Православие – глубина мысли и мудрости

О роли морального выбора и отношении верующих родителей к пути их детей

Главная > Беседа > Православие – глубина мысли и мудрости

 

Героем нового интервью в рамках информационно-просветительского проекта «Семейный альбом», вышедшего в эфире радиостанции «Смоленская Весна», стал насельник Спасо-Преображенского Авраамиева мужского монастыря города Смоленска иеромонах Лука (Лисовский).

Разговор с ним шёл о многом: о труде священников, роли семьи в приобщении к вере и пути к Богу через трудности и необходимость морального выбора. Беседа, на наш взгляд, получилась интересной, затрагивающей очень важные вопросы нашей жизни, поэтому мы посвятим ей несколько публикаций – в этом и последующих номерах нашей газеты. Встречу мы начали с вопроса о том, чем занимаются священники, а ответ на него завершился разговором о том, каким должен быть путь к Богу.

– Помимо богослужений священники занимаются различной деятельностью. Я бы не хотел называть это специализацией, но на светском языке это называется так. В зависимости от каких-то дарований, талантов, да и просто внутреннего расположения у каждого человека получается что-то своё. Кто-то больше занимается социальной работой, кто-то хорошо организовывает группы ухода за стариками, которые уже не могут позаботиться о себе сами, кто-то занимается делами милосердия.

Я по первому образованию – учитель истории и обществознания. Я окончил Смоленский государственный университет, восемь лет работал школьным учителем и только после этого пошёл учиться в Смоленскую семинарию и стал священником. Педагогическая деятельность и работа с молодёжью – то, что мне нравится. Я ни о чём не жалею, это было не зря потраченное время. Я не менял резко свою жизнь, когда переставал быть школьным учителем и становился священником, – я просто поставил её на служение Богу, и поэтому помимо богослужебной деятельности я стараюсь заниматься просвещением.

У нас множество молодых людей, которые интересуются православием и пытаются что-то самостоятельно искать в интернете. Это замечательно, все мы с этого начинали, но всегда хорошо, если есть куратор, который подскажет, куда лучше двигаться, что лучше читать. Ведь можно начать читать то, что для тебя пока ещё несвоевременно. Это похоже на то, когда человек приходит учиться в первый класс, берёт учебник по алгебре десятого класса, ничего не понимает, но пытается разобраться. Сначала ему нравится, он думает: «Сейчас я прочитаю эту книжку, разберусь». Он читает, не разбирается, и начинается раздражение, непонимание, начинаются истерики. И тогда он думает: «Ай, это не моё!» Если бы не мама с папой, которые отправляют нас в школу, если бы не мудрые учителя, которые говорят: «Да, пока что не твоё! Давай сначала палочки возьмём: две палочки и две палочки, сколько будет?» Вот и во всём остальном точно так же.

И, конечно же, в вопросах веры тоже всегда действует поступательный принцип. Если человек хочет преуспеть в своём росте, он должен расти, обращая внимание на то, что ему по силам на данный момент.

 

Моральный выбор как путь в Церковь

– Отец Лука, давайте поговорим о вашем пути к воцерковлению, о вашей семье, маме, которая была первым директором первой в России православной гимназии… 

– Когда я был в детском садике, это были восьмидесятые годы, она была воспитательницей детского сада и уже тогда была верующей православной христианкой, была воцерковлена. У неё были дружеские отношения со священнослужителями – отцом Владиславом и отцом Сергием, ныне епископом Вяземским и Гагаринским, который тогда служил в Демидове, и моя мама, возглавляя молодёжный отдел Смоленской епархии, набирала молодых людей. Тогда к нам приезжали потомки немецких солдат – приносить покаяние за грехи отцов и дедов, они не только деньги оставляли за разрушенные в годы войны храмы, но и сами работали, то есть своими руками, своими мозолями искупали грехи отцов. Это невероятно трогательное покаянное действие! И я рос во всём этом, маленький ребёнок, без отца. Где мама, там и я: мама в Демидове на стройке с немцами, я на стройке с немцами, мама в храме, я в храме.

Мама в Церковь пришла через свою бабушку. Мы живём в Смоленске, но я – первое поколение семьи, рождённое в Смоленске. С XIX века наша семья жила в Грузии. После очередной русско-турецкой войны получили землю под Тбилиси, и там родились мои мама и бабушка. Моя прабабушка до революции была старостой в Церкви, и когда произошла революция, церковь Казанской иконы Божией Матери была разрушена. Я совсем недавно там был: крыши нет, но каменная кладка XVI века сохранилась… Церковь была разрушена, священник расстрелян, а прабабушка продолжала быть старостой. Она приходила, убирала храм, сохраняла молитвословы и древние книги у себя. Я видел, как она много читает, очень много молится. Я был маленький и глупый, не понимал, зачем всё это происходит. А вся семья испытывала перед прабабушкой какой-то пиетет: если она уходила молиться, то в доме наступала гробовая тишина. Все должны были либо присоединиться к ней, либо сохранять почтительность.

Прабабушка водила своих внучек – мою маму и её сестру – в Церковь. Очень часто бывает так, что детям это не очень нравится. Поэтому, когда моя мама пошла в школу, стала октябрёнком, потом пионеркой, она поняла это как возможность не ходить в Церковь, как это ни печально. Такое вот освобождение от религии. С радостью и энтузиазмом работала в комсомольской организации и была очень активной. Но из-за её отношения к войне с Афганистаном она была исключена из комсомола. И это, а также оценка того, что происходит, с точки зрения морали стали поворотным моментом в её жизни: она пришла в Церковь, к Богу. Это было самое начало восьмидесятых, поэтому я уже рос в верующей семье.

Каждый человек должен пройти такой путь – испытания кризисом веры, такую ночь души, когда он должен выбрать, что для него главное. По словам тех, кто учился с мамой в педагогическом институте имени Карла Маркса, она была очень активной комсомолкой, но моральный выбор для неё оказался намного важнее, и этот выбор привёл её к Церкви.

В это время родился я, и спустя некоторое время мама уже водила меня в храм. Я учился в Православной гимназии, но непроизвольно и со мной произошёл тот же опыт, что и с мамой. Это не был юношеский протест – у меня была чистая детская вера, и я в Боге никогда не сомневался. Но это было за счёт ресурса веры моей мамы, то есть она верит, она ходит в храм, и я хожу вместе с ней, а когда я учился в православной гимназии, ходить на богослужения было необходимо.

У меня кризис был не в подростковом возрасте, потому что я рос в относительно тепличных условиях. Православная гимназия очень семейная, у неё очень много плюсов: там нет сколафобии, отличные отношения с учителями, там маленькие классы, которые становятся по-настоящему дружными. У меня до сих пор сохранились дружеские отношения с одноклассниками. Сейчас мне 39 лет, и дети одноклассников – мои крёстные дети, я их регулярно вижу, и мы вместе проводим время. Это очень здорово: это такой маленький мир, замкнутый и очень тёплый, из которого не хотелось уходить! Я жил в школе. Редко можно представить человека, который хочет в школу, а я хотел, хотя до восьмого класса вообще не любил учиться. Мне очень хотелось быть там, потому что там мои люди, мои друзья, это была настоящая семья.

 

Сообщество верующих и любящих Бога

– Когда я вышел из этого мира, оказалось, что мир вокруг может предложить намного больше, и, к сожалению, в том числе того, что не стоит предлагать. Когда я учился в Смоленском государственном университете на историческом факультете, светская жизнь была очень весёлой – я бы не хотел от неё отрекаться, потому что это путь, через который я прошёл.

Он сначала привёл к тому, что я отвлёкся от религиозной жизни, а потом постепенно произошло угасание веры – это одинаково происходит и с Богом, и с людьми. Если мы расстанемся с любимым человеком на три-четыре года, не будем с ним встречаться, созваниваться и даже переписываться, то когда этот человек вернётся, он и вы будете уже другими. За эти четыре года мы изменились. Мы на старом ресурсе пытаемся продолжить отношения, но чувствуем, что и наш словарь изменился, и наши интересы – мы изменились вдали друг от друга и стали разными людьми.

С Богом всё происходит так же. Отсутствие общения с Богом, отсутствие религиозной жизни, личной домашней молитвы, богослужений, отсутствие Церкви в жизни… Я продолжал называть себя верующим христианином, но я просто им не был: у меня не было никаких отношений с Богом, и я потихонечку отошёл сначала от личной веры и молитвы, потом от общей молитвы, то есть перестал ходить на богослужения. И до меня дошло, что года два-три я о Боге даже не вспоминал – Его не было в моей жизни. И только когда мне было 24 года, мой личностный кризис поставил передо мной ряд очень серьёзных вопросов, на которые нужно было отвечать, опять же – делая моральный выбор.

Но вернулся я уже не к традиции «я православный, потому что моя мама православная». Маме было тяжело в тот период: она понимала, что у меня кризис, но верующие родители, так всегда с ними происходит, дают детям всё, что могут им дать, а дети сами делают свой выбор. Бог сотворил людей свободными, и если Бог мирится со свободой человека, то и родителям приходится.

Я вернулся в Православную Церковь абсолютно сознательно, не потому, что была протоптана дорожка. Сначала я вернулся к христианскому Богу Любви, а через полгода я вернулся в Церковь через книги отца Александра Шмемана, отца Александра Меня. Я понял, что православие – не обрядовость, а глубина мысли, мудрости. Я понял, что можно думать и размышлять, и вернулся в Церковь именно как в сообщество верующих и любящих Бога.

 

Решение должно быть осознанным

– Отец Лука, вы сделали свой моральный выбор и вернулись в Церковь. А о монашестве вы задумались тогда же или сначала пришли в семинарию?

– Вы знаете, это было как-то одновременно. Мне тогда было 24 года, я уже был школьным учителем и предполагал, что есть вероятность того, что я женюсь – у меня были целомудренные отношения с замечательной девушкой.

О семинарии я задумывался в первую очередь. Очень осторожно: обычно в семинарию поступают после школы, а мне тогда было двадцать восемь лет, я уже выпустил учеников из школы. Как это ни смешно, когда я поступил в семинарию, за одной партой учился со своим выпускником. Был даже момент, когда мы друг другу в чём-то помогали: я за него сделаю латынь, он за меня сделает ещё что-то – просто ради экономии времени.

Сложно было отважиться на это, но здесь, честно говоря, меня поддержала мама. Бабушка отнеслась к этому очень-очень осторожно, а вот мама поддержала беспрекословно.

Идеи о монашестве пришли, когда мне было за тридцать: нужен был лично прожитый опыт, то есть, это не было необдуманным решением. Бывает такое, особенно у молодых христиан, которые воспламеняются верой и думают: «Всё, буду небо рвать руками, всё у меня получится, семья мне только помешает». Потом приходит реальная жизнь, реальное искушение, реальное испытание, и человек может совершить ошибку. Но ошибкой будет как раз становиться монахом, как, впрочем, и жениться в состоянии влюблённости. Состояние влюблённости должно пройти, должна начать рождаться любовь, и только тогда можно принимать настоящее решение.

– У монахов есть обратный путь?

– По-честному, нет. Это как и в браке: теоретически, конечно, всегда есть развод, можно уйти, можно перестать быть монахом. Есть, к сожалению, случаи, когда люди отказываются от монашества и женятся. Так же, как и люди, пятнадцать лет назад клявшиеся друг другу в вечной любви, в нерасторжимости брака, потом отвратительно разводятся. Это говорит только о том, что что-то пошло не так, кто-то предал любовь. Но если в браке виноват один из супругов или оба виноваты, то в случае монашества виноват только монах. Бог никогда не предаёт человека. Человек может согрешить против верности, против любви к Богу, и тогда уже закрадывается червоточина. По сути дела, монашеские обеты так же вечны и непреложны, как и обеты венчания.

 

Общаться с людьми нужно везде

– Как проходит ваш день?

– Моя утренняя молитва начинается в полседьмого утра. Потом богослужения у нас в храме – братский молебен, когда мы молимся монашеской братией. Потом полунощница, часы, Литургия и до вечернего богослужения – свободное время. Если появляется свободное время, то оно, как и в семейной жизни, для совместного проведения. Казалось бы, как это – совместно провести время с Богом? Молитва – это разговор, общение. Но помимо молитвы можно ещё что-то делать вместе: любое дело Божие есть укрепление веры и созидание Церкви. Церковь – не только здание, хотя мы и называем здание церковью. Церковь – прежде всего община, это люди, которые собраны вместе во имя Иисуса Христа. Это определение христианской Церкви, которое дал Сам Господь.

Этот процесс собирания очень долгий и сложный. С людьми надо много общаться, нужно определить степень их воцерковления. Кто-то стал христианином совсем недавно, кто-то давно, но по-прежнему остаётся на младенческом уровне, кто-то сильно вырос, но основы тоже нужно пересмотреть. Это как десятиклассник, который с пятого класса учит английский язык, вроде бы что-то и знает, какие-то фильмы смотрит на английском, но не может читать, потому что в основе не выучены, например, транскрипции. Что-то приходится пересматривать, перезакладывать основы, а это всегда очень больно. Бабушка что-то сказала пятилетнему ребёнку, потому что ему так было легче понять, но очень плохо, когда тебе сорок пять, а ты всё ещё воспринимаешь эту информацию от бабушки как истину из истин и делаешь это откровение от бабушки догматической истиной Святых отцов и учителей Церкви. Это вредит вере, и здесь даже необходимо перезакладывать основы.

Поэтому встречи с людьми – либо личные, либо коллективные, причём коллективные лучше, потому что это всегда укрепление церковности, – по сути дела, и занимают всё время до вечерни и после неё.

Например, в классных комнатах храма в честь Новомучеников и Исповедников Церкви Русской. Это замечательный комплекс, там есть верхний храм и нижний храм и очень много помещений, где удобно встречаться с людьми, заниматься, вместе читать Евангелие и вместе его обсуждать. Там встречаются и совсем маленькие дети, и подростки, и взрослые люди.

Бывает, необходимо встретиться за пределами храма, например, в здании на улице Урицкого располагаются помещения епархиального отдела по социальному служению, где и также проходят встречи православной молодежи. Здесь же Молодёжный отдел Смоленской епархии проводит репетиции Сретенского бала, проводятся евангельские беседы.

Зачем так делать, почему нельзя встретиться в Церкви? Дело в том, что в нашем обществе существует масса мифов и легенд о священниках, что это какие-то нечеловеческие существа – либо в хорошем смысле, либо в плохом, хотя эти оба смысла плохие. Считать священника каким-то иным существом, у которого свои каналы связи с небесами, – всегда превратное восприятие религии. Понятное дело, что пресвитеры поставлены как старшие для организации молитвенного пространства, просвещения и научения, но в первую очередь это проповедь Евангелия всем ищущим Христа и Бога.

 

Счастье монаха

– Отец Лука, задумываются ли монахи о своих перспективах, о том, что светские люди называют карьерным ростом? Что для вас может служить целью?– Монах, не переставая быть монахом, может занимать определённые позиции в Церкви. Он может быть священником, он может быть архимандритом и может быть игуменом монастыря. Монах может стать епископом, архиепископом, митрополитом, патриархом. Нужно различать слова: то есть, церковный пост – сан – это одно, монашество – это совсем другое. И одно не противоречит другому, потому что монах – это состояние. Какой карьера бывает в браке? Не развестись, а любить больше, чем в день бракосочетания, знать человека лучше, чем вы знали друг друга, когда венчались, увидеть своих детей и внуков. “Карьера монашества” – возрастать в любви к Богу и Церкви.

Что касается изменений в сане, я не представляю такого случая, в котором это было бы полезно мне и Церкви. Я считаю, что каждый человек должен занимать какое-то место, исходя из того, что у него лучше получается. Есть такое понятие – церковное послушание, то есть мы слушаемся своих руководителей. Если Владыка скажет мне: «Отец Лука, твоё новое послушание – петь в хоре», я могу сказать: «Владыка, из послушания к Вам я стану петь на клиросе, но у меня может не получиться, потому что у меня нет таланта петь». Я считаю, что свои таланты смогу раскрыть как священник, причём именно священник, а не настоятель, потому что у меня напрочь отсутствует административная жилка, которая нужна настоятелю, а тем более архиерею. Эта работа будет меня тяготить, а толку от меня будет меньше, чем от человека с хорошими административными способностями, который будет видеть людей и правильно ставить их на определённые позиции.

Для светского сознания, к сожалению, такой карьеризм характерен. Иногда, наверное, он встречается и в Церкви, к сожалению, когда человек пытается занять ту позицию, которая кажется ему привлекательной, но он к ней не очень расположен. А если бы он занял своё место – в силу своих дарований и талантов, он стал бы настоящим бриллиантом для Церкви.

Я считаю, что это губительно и для общего дела, и для самого человека. Человек может быть счастлив только тогда, когда растёт в том, чем занимается. Счастье женатых людей – в том, чтобы увидеть своих внуков и правнуков, а счастье монаха – увидеть своих духовных правнуков. Увидеть плоды своего труда возможно только тогда, когда ты занимаешься своим делом, поэтому верхом своего положения в Церкви я вижу то, в котором нахожусь сейчас.

 

Трудник, послушник, монах…

 

 

– Прежде чем прийти в монашескую жизнь, вы пробовали прожить какое-то время в монастыре, трудиться в нём, чтобы понять эту жизнь изнутри? Или вы её достаточно хорошо представляли, чтобы сделать окончательный выбор?

– Трудником я не был, но я хорошо представлял себе жизнь в монастыре, потому что я её видел. И когда я подавал правящему архиерею прошение на постриг, он сказал, что меня определяют в городское монашество: проповедовать, работать с молодёжью, работать в воскресных школах. Владыка, исходя из личных качеств, особенностей и талантов будущего монаха, выбирает, где он сможет лучше служить Богу и Церкви.

– Подобные беседы проводятся с каждым, кто просит о постриге?

– В нашей епархии – да, насчёт других епархий я точно не могу сказать, но думаю, что и там они проходят. Причём такие беседы ведутся не только с архиереем, духовником епархии – за человека должен кто-то поручиться. Человеку всегда нужен кто-то, с кем можно посоветоваться. Ведь и в светской жизни, если мы размышляем о браке, мы советуемся с теми, кому доверяем. Спрашиваем друзей, например, «Что вы думаете о моей девушке?» и надеемся, что они подтвердят правильность нашего выбора. Поэтому, выбирая такой сложный путь, как монашеская жизнь, обязательно нужно с кем-то советоваться.

– Отец Лука, а чем отличается трудник от послушника?

– Послушник живёт при монастыре и находится в послушании священноначалию. Он живёт монашеской жизнью: ходит на богослужения, выполняет послушание. Теоретически он может уйти, потому что никаких обетов он не давал, но обычно послушник – человек, который приходит в монастырь, чтобы в дальнейшем посвятить себя монашеской жизни.

Трудник, как правило, приезжает, просто чтобы потрудиться в монастыре, и у него зачастую не стоит цель познакомиться с жизнью монахов. И если послушник мужского монастыря – неженатый молодой человек, то трудник может быть любого пола и возраста. Это может быть семейный человек, то есть может приехать отец четырёх детей и сказать: «Я могу две недели здесь потрудничать, я буду молиться, но потом я уеду». Трудничество всегда оговаривается – что ты будешь делать в монастыре, пока остаёшься в нём на определённое время.

 

Выбор должен быть осознанным

 

– Из бесед со священнослужителями, настоятелями монастырей, мы знаем, что сейчас в монастырях, как правило, совсем немного монахов, обители возрождаются очень медленно. На ваш взгляд, молодёжь готова идти по монашескому пути? 

– Я считаю, что искусственно возрождать монашество нельзя. Как нельзя никого заставлять жениться, так и нельзя никого заставлять становиться монахом.

До революции монахов было больше, монастыри были многолюдны, но тогда была совсем другая жизнь, другие обстоятельства, и это было давней, прочной традицией. В годы советской власти эта традиция была пресечена, и в некоторых местах возрождать монашество приходилось буквально по книгам.

Я считаю, что идеальный монастырь – это не тот, что создаётся административно, а тот, что создаётся монахами. Жизнь идёт своим чередом, и пусть всё так и движется. Всё-таки монашество – выбор, который человек должен делать сознательно.

Относительно молодых людей я считаю, что монашество нельзя принимать в юном возрасте. Идеально – в тридцать лет или хотя бы в двадцать пять. Человек должен понимать, какой выбор он делает. Если он хочет просто почувствовать себя сопричастным к монашеству, он может сделать это, став послушником, а уже потом, только проверив себя, стать монахом. Когда я принял монашеский постриг, мне было тридцать два года, я понимал, какой путь я выбираю. И за семь лет монашества я ни разу не усомнился в своём выборе.

– Много ли случаев, когда в монастырь уходят люди семейные? 

– Такие случаи, конечно, есть, но здесь есть два пути. Первый – когда семья распалась, жизнь сломалась, и человек ищет себя в монашестве; второй – когда пожилые люди, чьи дети выросли, встали на ноги и у них всё хорошо, могут добровольно разойтись по монастырям.

Я знаю одну пару, которая, испросив разрешения у своих детей, разошлась по монастырям, при этом любя друг друга. Монашество – не прекращение любви, а наоборот – это путь любви.

 

Монах рождается заново

– Как отнеслась мама к вашему выбору – стать монахом?

– Мне было тяжело сказать маме, что я сделал такой выбор. Я боялся сказать об этом, мне было неловко, а потом пришло время Великого поста, когда мне нужно было писать архиерею прошение на монашеский постриг. Я подошёл к маме, мы поговорили, и она приняла это очень легко. Она сказала: «Если это твой путь и ты будешь счастлив, то, конечно, иди».

– Отец Лука, монах сам выбирает себе имя, которым он нарекается при постриге, или ему его назначают? И для вас оно уже третье, насколько я знаю… 

– До монашества моё имя было Алексей, а мой духовный покровитель – святой благоверный князь Александр Невский, который перед смертью был пострижен с именем Алексий. Меня часто спрашивали, как так получилось, а меня так крестили – ещё в Грузии.

Касательно назначения имени, то эта традиция отличается в разных епархиях, но, в любом случае, это будет новое имя, потому что монах рождается заново. В некоторых епархиях, например, пишут несколько имён на листках бумаги, которые складывают в шапку. Монах вытягивает бумагу и так определяет своё имя.

В большинстве случаев имя монаху даётся архиереем или игуменом. В моём случае произошло именно так: имя мне дал архиерей. Накануне пострига Владыка предложил мне принять монашеское имя в честь святителя Луки Крымского, и я с радостью это предложение принял.

Беседовали Юрий Семченков, Марина Княжинская
Текст: Алексей Матвеев

Фото: из личного архива иеромонаха Луки (Лисовского), пресс-служба Смоленской епархии

Главная > Беседа > Православие – глубина мысли и мудрости