Христианин ли Пушкин?

6 июня 2008 года исполнилось 209 лет со дня рождения А. С. Пушкина. Нет нужды специально говорить о том, как любят его произведения дети и взрослые. До сих пор продолжается изучение наследия поэта. Осмысление религиозной темы в творчестве Пушкина позволяет увидеть его личность с новой, необычной стороны.

Юность и атеизм

Творческий путь Пушкина занимает всего 24 года. По мнению профессора В. С. Баевского, жизнь поэта “видится как путь от юношеского атеизма, вольтерьянства, кощунственной “Гавриилиады” через байронизм и десятилетие реалистического творчества к возвышенному каменноостровскому циклу лирики”.

Доказательства того, что Пушкина нельзя считать убежденным атеистом в ранний период, содержатся в статье философа Семена Франка “Религиозность Пушкина”. Франк считает, что в известной мере кощунства молодого Пушкина были протестом против поверхностной и лицемерной моды на мистицизм высших кругов тогдашнего времени и потому эти “кощунства” вообще не должны идти в счет при определении его подлинного, серьезного образа мыслей и чувств в отношении религии.

В юношескую пору для выпускного лицейского экзамена написано стихотворение “Безверие” (1817). Стихотворение описывает трагичную безнадежность сердца, неспособного к религиозной вере и призывает не укорять, а пожалеть несчастного неверующего. Одна фраза обращает на себя особое внимание: “Ум ищет Божества, а сердце не находит”.

В 1824 г. Пушкин пишет письмо из Одессы, в котором есть такие строки: “Читаю Библию, Святой Дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира”. Далее об атеизме: “Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастью, более всего правдоподобная”. Это письмо (от которого Пушкин сам позднее отрекался, называя его “глупым”) обыкновенно рассматривается как признание Пушкина в его атеизме. Содержание письма позволяет сделать вывод о том, что поэт на тот момент находится в поиске истины, ум и сердце его колеблются между аргументами в пользу атеизма и ощущениями всего трагизма безверия.

К первой половине 20-х годов относятся такие стихотворения на религиозные темы, как отрывок “Вечерня отошла давно” (1823), стихотворение “Люблю ваш сумрак неизвестный” (1822), отрывок “На тихих берегах Москвы” (1822).

Годы зрелости

С конца 20-х годов и до конца жизни религиозное сознание Пушкина усиливается и углубляется. Об этом свидетельствуют и поэтические его творения, и прозаические работы, и автобиографические записи.

После освобождения из ссылки в Михайловское Пушкин мечтал о своей семье, детях, доме. В 1829 г. делает предложение восемнадцатилетней Наталии Гончаровой. В Болдине (1830 г.), накануне свадьбы, в творчестве Пушкина с необыкновенной силой звучат темы страдания и смерти. В “Элегии” (“Безумных лет угасшее веселье…” (1830 г.)) Пушкин не отвергает страдания: “Но не хочу, о други, умирать; / Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать…”. Так может сказать только истинный христианин, мужественный духом. Обычно люди бегут от страданий. Пушкиным же очищающие душу страдания мыслятся как одна из важнейших жизненных ценностей.

В это время рядом с Пушкиным (чуть более чем в ста верстах) жил преподобный Серафим, Саровский чудотворец. Но Пушкин рвется из Болдина в Москву, к своей невесте. Величайший русский поэт и величайший русский святой не встретились. Как считает М. Дунаев, это трагедия не только русской литературы, русской культуры, но, может быть, и всей русской истории. И вина — всецело на поэте. “В последнее время появилась версия о том, что та встреча состоялась. Основание? В одном из рисунков Пушкина, в неясном изображении монаха, одной не лишенной воображения дали почудилось портретное воспроизведение облика преподобного Серафима. Этот рисунок можно было бы соотнести с обликом еще множества иных монахов. Но так хотелось, чтобы то был именно святой старец. Это предположение стало решающим аргументом в пользу того, что поэт и святой встречались. Не вполне внятно объяснено лишь: для какой цели нужно было Пушкину таить от современников и потомков такое событие? Впрочем, в сфере гуманитарных наук “возможны самые фантастические построения”, — это мнение М. Дунаева.

Каменноостровский период

Лето 1836 г. Пушкин с семьей провел на даче, под Петербургом на Каменном острове. Там написан цикл стихотворений, который увенчивает собой всю пушкинскую лирику. Такого цикла еще не знала русская поэзия. Это около десятка религиозных стихотворений, главная мысль которых может быть выражена так: человеку должна быть важна только внутренняя духовная свобода, в своей внутренней духовной жизни человек должен ориентироваться на учение Христа.

Стихотворения каменноостровского цикла посвящены проблемам цели и смысла жизни, бытия, положения человека во вселенной и в обществе, смерти, религии: “Воспоминание”, “Дар напрасный, дар случайный…”, “Дорожные жалобы”, “Брожу ли вдоль улиц шумных…”, “Странник”, “Элегия 1830 г.”, “Не дай мне Бог сойти с ума…”, “Вновь я посетил…”. К названным стихотворениям по проблематике и поэтике тяготеют “Подражания Корану”, “Пророк”. Ядро цикла составляют четыре текста: “Отцы пустынники и жены непорочны…”, “Подражание итальянскому”, “Мирская власть”, “Из Пиндемонти”. Еще два стихотворения вплотную подходят к четырем названиям: “Когда за городом задумчив я брожу…” и “Я памятник воздвиг себе нерукотворный…”.

По словам митрополита Анастасия (Грибановского), особенно близки сердцу Пушкина были наши вдохновенные, проникновенные православные молитвы, “умилявшие” душу поэта. Пушкин создал поэтическое переложение двух молитв – великопостной молитвы Ефрема Сирина и “Молитвы Господней”. Вот первое:

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

Исследователи считают, что и переложение молитвы, и стихотворное “предисловие” к ней свидетельствуют о том, что поэт хорошо знал святоотеческую литературу, и, прежде всего, православное учение о посте и молитве, знал также и богослужебные тексты Великого поста.

В отличие от молитвы Сирина, Пушкин в конце делает перестановку: сначала просит Бога помочь увидеть грехи свои, добавляя к ним еще и грех осуждения, а потом говорит о сокровищах духовных. Поэт подчеркивает, что вначале важно добиться чистоты сердца, очистить его от греха, а потом наполнить сокровищами небесными: дух смирения, терпения, любви и целомудрия.

Менее известно переложение “Молитвы Господней”:

Отец людей, Отец небесный,
Да имя вечное Твое
Святится нашими устами,
Да придет Царствие Твое,
Твоя да будет воля с нами,
Как в небесах, так на земли.
Насущный хлеб нам ниспосли
Твоею щедрою рукою.
И как прощаем мы людей,
Так нас, ничтожных пред Тобою,
Прости, Отец, Твоих детей.
Не ввергни нас во искушенье,
И от лукавого прельщенья
Избави нас.

“Сохранив почти неприкосновенным весь канонический текст этой молитвы, Пушкин сумел передать здесь и самый ее дух, как мольбы детей, с доверием и любовью обращающих свой взор из этой земной юдоли к Всеблагому Своему Небесному Отцу”, — замечает митрополит Анастасий (Грибановский).

Известны высказывания Пушкина о Священном Писании: “Я думаю, что мы никогда не дадим народу ничего лучше Писания… Его вкус становится понятным, когда начинаешь читать Писание, потому что в нем находишь всю человеческую жизнь. Религия создала искусство и литературу; все находится в зависимости от этого религиозного чувства, присущего человеку так же, как и идея красоты вместе с идеей доброго… Поэзия Библии особенно доступна для чистого воображения. Мои дети будут читать вместе со мною Библию в подлиннике… Библия — всемирна”.

В 1836 г. Пушкин пишет следующие строки о Евангелии: “Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедано во всех концах земли, применено ко всевозможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицей народов, она не заключает уже для нас ничего неизвестного; книга сия называется Евангелием — и такова ее вечная прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие”.

Поиски писателем смысловых основ бытия неуклонно нарастали и углублялись, о чем можно судить (помимо прочего) и по выбору и оценке читаемых рецензируемых им в последний год жизни книг. О необходимости постоянного преодоления духовной лени Пушкин пишет в рецензии на “Словарь о святых”, удивляясь крайнему нелюбопытству людей, “не имеющих никакого понятия о житии того святого угодника, чье имя носят от купели до могилы и чью память празднуют ежегодно”.

В последний год жизни усилились “светлые объяснения” в его литературных суждениях, что как бы контрастирует с нарастанием “темных” затруднений в его повседневной жизни. Мудрая снисходительность и милосердие чувствуются в суждениях поэта о Вольтере, не умевшем, по его мнению, сохранить собственного достоинства в течение долгой жизни: “Что из этого заключить? Что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества…”.

19 октября 1836 г. Пушкин несмотря ни на что завершил работу над “Капитанской дочкой”. Любовь как истина, как путь к ней окрашивает многие страницы повести. “Капитанская дочка” является как бы литературным и одновременно духовным завещанием Пушкина для русского народа, вместе с другими особенностями русского быта рисует нам и веру наших предков в силу молитвы, которая дважды спасала Гринева от опасности в наиболее критические минуты его жизни.

Время с октября 1836 г. по январь 1837 г. было периодом преследования и травли Наталии Николаевны и Пушкина со стороны Дантеса и Геккерена, когда в ход были пущены самые низкие средства: запугивание, сплетни, анонимные письма.

Одно из предсмертных стихотворений Пушкина связано с неким видением, предуказавшим поэту близкое завершение его жизни.

Чудный сон мне Бог послал:
С длинной белой бородою,
В белой ризе предо мною
Старец некий предстоял
И меня благословлял.
Он сказал мне: “Будь покоен,
Скоро, скоро удостоен
Будешь Царствия Небес.
Путник, ляжешь на ночлег,
В пристань, плаватель, войдешь…
Сон отрадный, благовещий –
Сердце жадное не смеет
И поверить и не верить.
Близок я к моей кончине?
И страшуся и надеюсь,
Казни вечныя страшуся,
Милосердия надеюсь:
Успокой меня, Творец.
Но Твоя да будет воля,
Не моя. — Кто там идет?

“Его смятенное тоскующее сердце успокаивалось в лоне милосердия Божия, которому он вручал свою душу. Его кончина и была именно таким успокоением, в которое он вошел подлинно тесными вратами и узким путем своих предсмертных страданий”, — пишет митрополит Анастасий (Грибановский).

Смерть поэта

Гибель Пушкина, согласно В. С. Соловьеву, есть следствие присущих его личности глубоких противоречий между сознанием своего гения, христианской верой – и мелочными повседневными, недостойными подробностями поведения.

Доктора не скрыли от поэта смертельную опасность ранения в живот, сразу сказали правду. Пушкин отвергал все утешения друзей, говоря: “Нет, мне здесь не житье; я умру, да, видно, уже так надо”. Доктор Арендт привез от государя записку Пушкину следующего содержания: “Любезный друг Александр Сергеевич, если не суждено нам видеться на этом свете, прими мой последний совет: старайся умереть христианином. О жене и детях не беспокойся, я беру их на свое попечение”.

У Пушкина спросили, желает ли он исповедоваться и причаститься. Он охотно согласился. Когда доктор Спасский спросил, кому он хочет исповедоваться в грехах, Пушкин ответил: “Возьмите первого ближайшего священника”. Послали за отцом Петром из Конюшенной церкви. Священник был поражен глубоким благоговением, с каким Пушкин исповедовался и приобщался Святых Таинств. “Я стар, мне уже недолго жить, на что мне обманывать, — сказал он княгине Е. Н. Мещерской (дочери Карамзина). — Вы можете мне не поверить, но я скажу, что я самому себе желаю такого конца, какой он имел”. Вяземскому отец Петр тоже со слезами на глазах говорил о христианском настроении Пушкина.

Данзасу, своему секунданту, Пушкин сказал, что не хочет, чтобы кто-нибудь мстил за него, что он все простил своему убийце и желает умереть христианином.

По свидетельству доктора И. Т. Спасского, Пушкин испытывал ужасную муку, боль в животе возросла до высочайшей степени. Это была настоящая пытка. Но и тут необыкновенная твердость его души раскрылась в полной мере. Готовый вскрикнуть, он только стонал, боясь, как он говорил, чтобы жена не услышала, чтоб ее не испугать.

В день дуэли, утром, Пушкин получил пригласительный билет на погребение сына Гречева. Он вспомнил об этом посреди всех страданий. “Если увидите Греча, — сказал он Спасскому, — поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере”.

Утром 28 января, когда ему стало легче, Пушкин приказал позвать жену и детей. “Он на каждого оборачивал глаза, — вспоминает Спасский, — клал ему на голову руку, крестил и потом движением руки отсылал от себя”. На третий день, 29 января, силы его стали окончательно истощаться. “Кончена жизнь, — сказал умирающий поэт и повторил: Жизнь кончена…”. И осенив себя крестным знамением, произнес: “Господи Иисусе Христе”. Он скончался так тихо, что предстоящие не заметили его смерти.

В первые посмертные минуты Пушкин словно окончательно преобразился. Жуковский обратил особенное внимание на выражение лица почившего, отразившее на себе происшедшее в нем внутреннее духовное преображение в эти последние часы его пребывания на земле: “Это было не сон и не покой! Это не было выражение ума, столь прежде свойственное этому лицу; это не было также и выражение поэтическое! Нет! Какая-то удивительная, глубокая мысль на нем развивалась, что-то похожее на видение, на какое-то полное, глубокое, удовольствованное знание. Всматриваясь в него, мне все хотелось у него спросить: “Что видишь, друг?” И что бы он отвечал мне, если бы мог на минуту воскреснуть?”

В ночь с 30 на 31 января тело Пушкина отвезли в Придворно-Конюшенную церковь, где на другой день было совершено отпевание, на котором присутствовал весь Петербург. После отпевания гроб был поставлен в склепе церкви. Вечером 1 февраля после панихиды тело Пушкина в сопровождении А. И. Тургенева повезли в Святогорский монастырь, где поэт желал быть похороненным.

Материал подготовила Анна Василевская

Использованная литература:

1. А. С. Пушкин в воспоминаниях современников. Т. 1-2. – М., 1985.
2. Баевский В. С. История русской поэзии. – Смоленск, 1994.
3. Дунаев М. М. Православие и русская литература. Т. 1-2. – М., 2001.
4. Непознанный мир веры. – М., 2005.
5. Пушкин в русской философской критике. – М., 1990.